consensus patrum

История отложения от старца Леонида Наголкина в цензурированном жизнеописании св. Игнатия Брянчанинова (печаталось в дореволюционном издании сочинений) «истолкована» не в его пользу. Получается, что двадцатилетний Брянчанинов не выдержал трудностей послушнического подвига, самочинно разорвал отношения со своим духовником и бежал из монастыря домой, в чем потом всю жизнь раскаивался.
Эта трактовка, вместе со словами прп. Леонида (в схиме Льва) о Святителе, что, дескать, пошел бы другим путем, был бы Арсением Великим, стала нормативным оптинским преданием: св. Игнатий уклонился с прямого пути!
Не раз приходилось слышать от нынешних оптинских монахов и их духовных чад радикальный вариант такой трактовки: Брянчанинов малодушно бежал из Оптиной от своего старца, что стало для него духовной катастрофой; категорическое отвержение безусловного послушания в его творениях – ее прямое следствие. И даже так: можно ли доверять взбунтовавшемуся против великого Старца мальчишке, зазнавшемуся аристократу!

Но есть и другое предание, предание, жившее в среде учеников самого св. Игнатия. Суть его в том, что руководство таким послушником, как Брянчанинов, оказалось старцу Леониду не по силам. Старец этого не понимал, но послушник осознал это достаточно быстро.
В не цензурированном жизнеописании Святителя читаем: «Спустя год первая горячность, с какой Димитрий Александрович (мирское имя св. Игнатия) предался в руководство старца, стала остывать. К этому присоединились недовольство его старцем. Некоторые поступки старца казались ему не согласными с учением св. отцов, а также о. Леонид не мог удовлетворительно отвечать на все его вопросы, разрешать все его недоумения» (Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова. М., 2002. С. 54).
Но прп. Леонид не мог распознать причин происходящего с послушником. Чувствуя его неудовлетворенность, он  приписывал ее «то болезненному его состоянию, то внутреннему превозношению против других, чего он был совершенно чужд, ибо видел и ощущал свою только немощь и опасался лишь своего крушения, что, однако, ускользнуло от проницательного старца и образовало ошибочность взгляда его на душевное состояние ученика» (Там же. С. 59). И старец продолжал смирять своего «дворянчика».
Еще в Площанской пустыни, до перехода Леонида в Оптину, Брянчанинов прямо высказал ему свое желание «отделиться». Но старец ответил решительным несогласием (С. 60). Послушник продолжал томиться духом.

Наконец, дело разрешается чудом. В «школе» св. Игнатия внимание к чудесам не жаловалось (ср. в житии прп. Паисия Величковского: «о чудесах же его писать незачем»), но этот чудесный случай был в жизнеописание включен. Видимо, в силу его принципиальной важности!
Однажды, Чихачев, вернувшись в келью из храма после утрени, увидел остававшегося там по болезни Брянчанинова здоровым, бодрым и веселым. «Что с тобой необычное сделалось?» – спросил Чихачев. «Милость Божия великая», – сказал он и поведал ему бывшее видение…» (С. 61). Это было видение креста Христова, пред которым стоял сам Брянчанинов и его друг-послушник Чихачев. Суть видения в призыве к полному отречению от мира и всего земного и к духовному попечению о Чихачеве, который, похоже, символизировал всех будущих учеников Святителя.
Видение оставило в душе Брянчанинова глубокий мир, благодатную тишину, невыразимое духовное умиление. Но главное, с тех пор он «получил особую духовную силу разума, удобно постигал и разрешал трудные вопросы и недоумения духовные и являл в себе многие свойства благодатные, нередко приводившие Чихачева к благоговейному удивлению» (С. 61).
«Видение было передано старцу о. Леониду, который увидел из него, что нет воли Божией удерживать ему Брянчанинова при себе. Он благословил ему жить отдельно от него вместе с Чихачевым и избрать себе другого духовника – общего монастырского» (С. 61).

Когда прп. Леонид в результате конфликта с Площанским строителем Маркеллином перешел вместе со всеми своими учениками в Оптину пустынь, Брянчанинов и Чихачев остались в Площанской. Они жили уединенно – в отдельном домике в монастырском саду. И их обоюдное желание было жить так до конца своих дней. Но Бог судил иначе: вскоре им было предписано, чтобы они «отправились куда угодно»!
Побывав в Свенском монастыре и Белобрежской пустыни и не найдя там приюта, они пришли в Оптину. Но не за старцем Леонидом, а за тем, что деться им было просто некуда! И в Оптиной они жили отдельно от «семьи Леонида». Поэтому и отъезд из Оптиной не означал самочинного разрыва со старцем. Игнатий уже не был его послушником, он отошел от него еще прежде и сделал это законно, с его же, старца,  благословения.

Хотя жизнеописание говорит, что Леонид понял волю Божию, некоторый неприятный осадок у него, видимо, все же остался. Отсюда и это предание: «Пошел бы другим путем, был бы Арсением Великим».
Но Игнатий пошел тем путем, к которому призвал его Бог. Его служение – не безмолвием, как у прп. Арсения, но служение словом. Он призван был стать наставником современного монашества.

Вообще, этот расставание свт. Игнатия и первого и, пожалуй, лучшего оптинского старца прп. Леонида символично. «Школа» Брянчанинова выводит прямо на вселенский путь Предания. «Школа» Оптинских старцев – лишь одно из «ответвлений» этого пути, местная традиция своего времени. Есть опасность, не поняв последнего, в этом «ответвлении» застрять!

как кажется - уже застряли..

я обратил внимание, читая сборник писем старца о. Иоанна (Крестьянкина), что он довольно часто похвально отзывается о свт. Феофане Затворнике и всем советует его читать, но, кажется, ни словом ни в одном письме не упоминает свт. Игнатия. Мне кажется, Феофан Затворник по духу более близок к оптинской традиции старчества (которая является прототипом современного популярного старчества/псевдостарчества - причем в данном случае не очень важно, речь о подлинном старчестве или нет), так же как и протоэкуменическое богословие Филарета Московского более близко  к современным богословствующим экуменическим умам типа Илариона Алфеева, чем византийская богословская традиция в целом.

Согласен.

Да, справедливое замечание. Но есть и те, кто опирался именно на свт. Игнатия - иг. Никон (Воробьев), схииг. Иоанн (Алексеев). Последний сравнивал творения свт. Феофана с молоком, разбавленным водой, называя при этом творения отцов сметаной.

Принципиальное отличие последних от св. Игнатия в том, что у них не просматриваются догматические основания, они как бы предполагаются в первоисточнике, т.е. у самого св. Игнатия, но в их собственных письмах именно не просматриваются.

К тому же, полагаю, что "Тайна Царствия Божия" мон. Сергия (Ситикова) - и точнее, и значительнее.

Алексей, а не могли бы Вы процитировать хоть одно догматическое место из св. Игнатия?

Сочинения у него аскетические - да. Дающие духовное наслаждение и от их содержания, и от общения через эти сочинения с таким столпом духа, каковым был свт. Игнатий - да.

Но догматические....? Он цитирует частенько Писание, чуть реже - разных отцов и учителей Церкви, но у него самого никакой догматики нет, по-моему. В догматическом смысле его сочинения не богодухновенны, как например Паламы, а просто включены в Предание.

"Передатчиком" его считать можно, но не первоисточником, я полагаю.

Речь в данном случае только о том, что св. Игнатий "первоисточник" для игум. Никона и схиигум. Иоанна.

Отцов и учителей Церкви св. Игнатий цитирует очень часто. Догматических мест у него огромное множество. Имплицитно догматика присутствует и в специально аскетических произведениях. Эксплицитно, например, в "Слове о человеке", "Поучении в пяток 1-й недели Вел. поста", "Слове о Святых Христовых Тайнах", "Слове оразличных состояниях естества человеческого по отношению к добру и злу" и т.д

Что значит, "не богодухновенные, а просто включены в Предание" я не понял.   

если я начну цитировать Отцов Церкви, да не просто так, набором цитат, а осмысленно, включая в собственные рассуждения, как свт. Игнатий, я стану Отцом Церкви? нет.

На самом деле свт. Игнатий имеет некоторое пограничное положение - его можно считать учителем Церкви, а можно - вторичным источником по отношению к Отцам. Смотря с какой стороны подойти.

Поэтому я и сказала, что его творения просто включены в Предание.

Например, о Максиме Исповеднике так сказать нельзя. Он хоть и завершает частенько свои творения такими словами: "излагаю не свои измышления, а как был научен от отцов" или как-то так, но это лишь подтверждает богодухновенность его творений, их принадлежность к первоисточникам.

Татьяна, даже если рассуждения Ваши будут вдохновленны непосредственно Св. Духом, Отцом Церкви Вы все равно, увы, не станете  :'(

Видимо, мы с Вами подходим к св. Игнатию с разных сторон  :)

ну это уже частности. Если говорить безотносительно моей персоны, которая тут вообще ни при чем, то стояние в добродетели (в широком смысле) - это мужеский образ действия, который может быть свойствен человеку любого пола.

Но эта Ваша ремарка к этой теме отношения не имеет, и затрагивает большую тему, которая частично была рассмотрена в теме о "месте пола...".

Татьяна, простите уж неисправимого смехотворца великодушно  :-[
Эх, житие мое :'(

С Праздником Вас!

да вроде не за что мне Вас прощать  :).

Ну разве только в общем смысле. Тогда и Вы простите меня великодушно!

И Вас, и всех-всех форумчан также с наступающим праздником Покрова Пресвятой Богородицы!  :)

Если говорить лично обо мне, то этот праздник более всех остальных близок мне, дорог моему сердцу и безгранично тепел в самой своей сути, по-моему.

Присоединяюсь к тому, чтобы простить Алексея :P, и к поздравлениям!!!!

я тоже, с праздником! :)

Алексей, я вообще-то тоже очень люблю и ценю св. Игнатия, и читала его по мере сил, и не собираюсь выносить вердикт о том, что к учителям Церкви его нельзя отнести ни в коем разе. Не думаю, что мы уж совсем с разных сторон мы подходим  :).

Но все же при чтении его текстов иногда спотыкаешься. Вот буквально только что попалось место, где он говорит, что бесконечность адских мук можно вывести математически.

понравился отрывок. из письма св. Игнатия ученику, священноиноку Сергиевской обители:

"«…Неоднократно говорил я тебе и многим другим, которым мнилось мне сообщать душеполезные познания: когда сличаю мое устроение и поведение с писаниями святых отцов, то нахожу, что мне в древнем монашестве надлежало бы иметь место между новоначальными.
А в нынешнем монашестве, где знание святых отцов и образ мыслей, несколько запечатленный этим знанием, так редки, и тот, кто преподает слушающим его учение отцов, есть величайшая редкость.
С тем условием настоятельствую над вами и имею вас духовными чадами, чтоб научать вас образу мыслей евангельскому, который и есть образ мыслей святых отцов.
Истинно, истинно говорю вам: ныне, когда дел уже вовсе нет, и духовное мудрование крайне редко, ныне диавол столько ненавидит это мудрование, что хотел бы истребить его с лица земли, дабы Евангелие оставалось у нас только для нашего осуждения, а не назидания: ибо мы будем судимы по Евангелию, как предвозвестил нам Господь Иисус Христос. (Ин.12, 48).
Диавол готов нам придать вдесятеро здравого смысла и умножить тысячекратно наши практические сведения, лишь бы украсть у нас знание крестное, при коем можем стать одесную Бога. Приписывающий себе сведения и здравый смысл уподобляется диаволу, который хотел признать себя источником света. Он и есть источник мнимого света – плотского мудрования, которое не покоряется разуму Божию, носит на себе печать гордыни и заключает в себе условие всех грехопадений.
«Видел ли еси кого падша? Увеждь, яко себе последова» - говорит авва Дорофей. Этот святой говорил о себе, что он лучше желает погрешить в каком-либо наружном деле, поступив по совету ближнего, чем действовать самочинно».