consensus patrum

В «Диалоге с сестрой Макриной» Григорий Нисский, удостоверившись, что «душа есть духовная сущность и органическому телу сообщает жизненную силу», говорит, что этого недостаточно, и что в душе обнаруживается, кроме того, "великое движение вожделевательной и великое движение раздражительной" силы.

«Чем, наконец, надлежит признать эти силы – существенно принадлежащими душе и появившимися в ней вначале тотчас по ее сотворении, или чем-то иным, вне души существующим и приданным ей впоследствии?»

 Так формулирует Макрина вопрос, о котором рассуждает Григорий.

Будем же опираться, говорит Макрина, на Святое Писание, которое "вменяет в закон не признавать доблестным в душе ничего несвойственного естеству Божественному. Ибо сказавший, что душа есть подобие Божие, этим утвердил, что все чуждое Богу не входит в определение души, потому что в вещах различных не может сохраняться подобное."

Всякое определение сущности, говорит Макрина, имеет в виду особенность подлежащего. Человек – это словесное живое существо, в этом его определение, а вожделевательное и раздражительное равно усматриваются в естестве словесном и бессловесном, силы эти признаются общими для того и другого естества, и поэтому не могут входить в особенность человека.

"Нет тождественных черт в числе тех, которыми по преимуществу отличается естество человеческое, -- говорит Макрина, -- … и приметивший раздражительное и вожделевательное движения естества нашего не имеет основания оспаривать определение, будто бы оно недостаточно показывает естество."

Моисей, говорит Макрина, был кроток паче всех человек (Числ. 12, 3), то есть был выше раздражения и похотения, чего не могло бы быть с ним, если бы раздражение и похотение принадлежали естеству, так как ставшему вне естества невозможно оставаться и в бытии. Значит, это есть нечто иное с естеством, а не естество, ибо естество в действительности есть то, в чем заключается бытие сущности, говорит Макрина.

В душе усматривается иное, представляясь одно другому противоположным: смелость и боязнь, печаль и удовольствие, страх и презрение и другие подобные движения.

"Все это близко к душе, -- говорит Макрина, -- но не душа, а как бы возбуждающие зуд наросты, зарождающиеся в мыслительной части души, и они, как приросшие к душе, считаются частями ее, однако же не то, что душа в сущности."

Образ Божий - это то, что по Гр.Нисскому, составляет естество человека, в отличие от раздражительной и пожелательной сил души, которые не входят в естество.

Были ли эти силы в нынешнем их виде в первозданном Адаме? Видимо, были, но не в нынешнем виде - не в перевернутой иерархии, а в здравой, то есть подчинялись уму.
Будут ли эти силы в жизни будущего века? Наверное, будут, но в преображенном состоянии.

В чем заключается это преображенное состояние? Тот, кто не увидит Царства Божия здесь, не увидит его и там, за порогом смерти. Поэтому вопрос падшего и преображенного состояния фимоса и эпифимии тесно примыкает к аскетике.

Почему Гр.Нисский говорит, что сами страстные силы души не входят в природу человека? Получается, что они должны быть отсечены при переходе в жизнь вечную, ведь никто не потащит туда с собой то, что не принадлежит природе?

Потому что это ποιητικος νους Аристотеля («О душе» 430a15), а необузданные «части» души это Платон (собственно thumos в «Государстве» 436a), грубо говоря душа это интеллект натягивающий вожжи и укрощающий страсти


Посмертная связи души со своим телом и его страстными привязанностями от которых нужно очиститься это тоже Платон («Федон» 81b-e),

А разве здесь речь не о том лишь всего навсего, что фимос и эпифимия не являются отличительными чертами чел. природы. Не в смысле того, что не являются её составными частями, а в смысле того, что не являются отличительными особенностями от др. природ - всяких там животных, напр.