Вот, наверно, самое -- и весьма высокое -- описание состояния обожения в русском исихазме.
Устав прп. Нила Сорского (гл. 2):
"Когда же, благодатью Божией, усладится молитва и начнет действовать в сердце, – повелевает особенно прилежать ей. «Если, – сказал он, – видишь, что молитва действует в твоем сердце и не прекращает совершаться, никогда не оставляй ее и не вставай петь, если по смотрению Божию сама не оставит тебя. Потому что, оставив Бога внутри, станешь призывать Его извне, от высокого к нижнему приклоняясь, чем и молитву рассеешь, и ум смутишь, нарушив тишину его. Ибо безмолвие – по смыслу наименования его – в мире и тишине пребывание означает, ведь и Бог есть мир, смятения и вопля превысший. Лишь не знающим молитвы, которая является, по слову Лествичника, источником добродетелей, напояющим их, словно душевные сады, подобает петь много, и без меры, и постоянно в многоразличных деланиях пребывать, ибо иное есть делание безмолвия и иное – общего жития, всякая мера хороша, по словам премудрых. Безмолвникам же должно петь в меру, как сказали отцы, более – упражняться в молитве, а разленившись, – петь или читать подвижнические жития отцов. Ведь не требуются кораблю весла, когда ветер натягивает паруса и переносит его через море страстей; но когда корабль стоит, необходимо на веслах или в лодке переправляться». Указывающим же по любви к прениям на святых или на некоторых здешних отцов, что они совершали всенощное стояние и непрестанное пение, повелевает Григорий Синаит отвечать от Писания так: «Не во всех всё совершенно по недостатку усердия или изнеможению сил, но малое7 в великих не всегда мало, великое8 же в малых не всегда совершенно. Ибо не всегда все подвижники, ныне или в древности, одним и тем же путем шествовали или до конца удержались на нем». О находящихся же в преуспеянии и достигших просвещения сказал: «Этим не требуется пение псалмов, но – молчание, непрестанная молитва и созерцание. Ведь они соединены с Богом и нет им нужды отторгать ум свой от Него и ввергать в смущение. Ибо прелюбодействует ум таковых, если отступает от памяти Божией и за худшие дела усердно берется».
Святой же Исаак, о таковых нечто высочайшее сообщая, пишет следующее: когда бывает им неизреченная та радость, то молитву от уст отсекает, ибо умолкают тогда, – сказал, – уста, и язык, и сердце – хранитель помыслов, и ум – кормчий чувств, и мысль – птица скоролетящая и бесстыдная; и более не имеет мысль ни молитвы, ни движения, ни власти над собою, но направляется силою иною, а не сама направляет, и в плену содержится в тот час, и бывает в непостижимых вещах, а где – не знает. И называет это преподобный священным ужасом и созерцанием в молитве, а не молитвой. И не молитвою молится ум, но превыше молитвы бывает; и ради обретения лучшего молитва оставляется, и в исступлении бывает человек, и не имеет никакого желания, и, по слову апостола, «в теле ли или вне тела – не знает» (см. 2 Кор. 12:2). Молитву же наименовал он семенем, а это – собиранием снопов, когда неизреченному зрелищу удивляется жнец: как из маленьких и голых зерен, которые он сеял, такие зрелые колосья пред ним внезапно произросли. Молитвою же называют это отцы, поскольку от молитвы происходит и во время молитвы дается святым это неизреченное дарование, и как хотят, так и нарицают явление то, чтобы утвердить душевные помышления9; имен же его точно никто не знает. Ведь когда душа подвигнется духовным действием к тому Божественному, через непостижимое соединение соделается подобной Божеству и просветится лучом высокого света в своих движениях и когда ум сподобится почувствовать будущее блаженство, то забывает он и себя, и всё здешнее, и более не имеет движения ни к чему. И в ином месте говорит святой Исаак Сирин, что во время молитвы восхищается ум помимо желания в помышления ангельские, в то, о чем чувствам не дано сказать, и возжигается внезапно в тебе радость, заставляющая умолкнуть язык от невозможности уподобить чему-либо его услаждения. Кипит же и из сердца непрестанно сладость некая и влечет неощутимо всё существо человека от всего на время и время; и нападают на всё тело услаждение некое и радость, каких язык плотский не может и выразить, пока всё земное не вменит человек в пепел и сор в памятовании10 том. И когда, – сказал он, – найдет на человека та сладость, кипящая во всем теле его, то кажется в тот час ему, будто не иное что Небесное Царствие, как только это. И еще в ином месте говорит святой Исаак: «Обретший радость о Боге не только на страдания внимания не обратит, но и на свою жизнь не оглянется. Ибо любовь Божия сладостнее жизни, и познание Бога, от которого рождается любовь, сладостнее меда и сота». Но это неизреченно и невыразимо; как говорит Симеон Новый Богослов: «Какой язык изречет? Какой ум скажет? Какое слово выразит? Ибо страшно, воистину страшно и превыше слова. Посреди келии на ложе сидя, вижу свет, которого мир не имеет; внутрь себя вижу Творца мира, и беседую с Ним, и люблю Его, и вкушаю, питаясь сладко единым боговидением, и, соединившись с Ним, небеса превосхожу; и это знаю достоверно и истинно. Где же тогда тело, не знаю». И о Господе говоря, сказал: «Любит же меня Он, и в Себя Самого принимает меня, и в объятиях сокрывает, – на небесах будучи, Он и в сердце моем, здесь и там виден мне». И тотчас Господу, пред лицом Его, говорит: «Это, Владыка, показывает, что я равен ангелам, и делает меня лучшим их, ибо для них Ты по существу невидим, по природе же неприступен, – мне же видим совершенно, и с природой Твоей смешивается существо мое»."